Беглая Русь - Владимир Владыкин

На свою беду Соня не удалась статным ростом, чтобы в этом соответствовать Фролу. 3ато она брала его за душу красивой внешностью, умела шить себе наряды, для чего, правда, бегала за советами к Алине Ермиловой, которая слыла в посёлке лучшей модисткой. В характере Сони присутствовала некоторая чудинка, делавшая её непринуждённой, весёлой и привлекательной, несмотря на то что Фролу она была как раз по самое плечо. А подними тот руку, девушка оказывалась у кавалера под мышкой, что в таких случаях её немало конфузило.

– Опусти, пожалуйста, руку, а то ты, мой соколик, придавишь свою мышку, – сводила она всё к шутке.

– Не бойся, Соня, моя лапка легкая, я тебя, как птенчика, под надёжное крыло орлиное! – шутил он ей в тон.

Она помнила, как года три назад, когда Соне было пятнадцать лет, после вечёрки Фрол подошёл к ней с прямым предложением:

– Ну что, Соня: пела и плясала ты гарно, а так ли сможешь влюбиться? Пойдём до хаты провожу, и выясним сей вопрос? – попадая в её задорный тон, предложил он.

– А что, я дева не гордая, теперь можно попробовать влюбиться, – быстро пролепетала она. – А не понравимся – разминемся, как в море корабли! Так ли баю, Фролка, чтобы потом не было колко, – весело прибавила она скороговоркой, озорно уставясь светло-серыми глазами. И девушка с игривой нарочитостью не спускала с видного парня лучистого взгляда смеющихся серых бездонных глаз.

– Я думаю, это произойдёт не так скоро!

– Хоть для тебя я коротка, зато поглянь соколик, грудь кака гладка! – подхватила смело она, не стыдясь. – А если востребуется росток, не пойду на мосток, подобью каблуки на два кулаки, и тогда буду самой гарной девой и во всём с тобой спевной!

Так, шаг за шагом, вызревали их любовные обоюдные чувства. Фрол всё настойчивей прибивался к Соне, которая долго не верила, что их отношения довольно скоро примут серьёзный оборот и она станет его невестой. Но это произошло, что Фрол подтверждал своим постоянством; для него других девушек как бы уже не существовало. А ведь известно, что девичье сердце быстро привыкает к тому, кто западает в душу и день ото дня волнует её всё больше и больше, пока сама не поверит, что парень ей по-настоящему дорог и люб. И с таким нетерпением ожидает новой с кавалером встречи, что кажется для них вечер свидания никогда не наступит. Так и проходило для них время, которое начало отсчёт их отношений с шутки, а пришли к такому душевному согласию, что уже не могли друг без друга жить.

…Во время учёбы в краевом центре Фрол приезжал домой несколько раз и почти сразу как оглашенный (по выражению его матери) бежал к Соне, чем только выводил из себя мать и отца. Но особенно, когда заговаривал о скорой женитьбе.

– Не смей, сынок! – предостерегала Полина, грозя ему перстом.

– Фрол, неужели там барышень мало, что ты к этой карлице, как репях, причепився? – едко спрашивал Иван Наумович.

Но Фрол не отвечал, сжимал сильно челюсти и убегал из дому. Так они без родительского благословения договорились о свадьбе; он сдержал данное невесте слово, и Соня окончательно поверила, что Фрол её правда сильно любит, что чуть было в тот вечер ему не отдалась прямо в степи, куда уходили гулять, любуясь звёздным небом…

Спустя год Фрол вернулся домой, объявив родителям, мол, женится на Соне Чесановой. Противиться старики не стали, скрепя сердце пошли сыну на уступку. По сути говоря, в молодом посёлке была сыграна первая свадьба, на которую пригласили всех желающих. Так Иван Наумович решил выказать своё истинно русское гостеприимство, но этим жестом он хотел ещё показать, что он не такой уж таинственный нелюдимец, как о нём судачили злые языки…

И не успели молодые пожениться, как Фрола призвали в армию. Иван Наумович ходил сам не свой: он не мог допустить, чтобы сын служил советам, хотя сам забыл, как воевал за красных. Впрочем, тогда всё было по принуждению, а теперь уж подавно. И тем не менее Иван Наумович несколько раз с ним о чём-то тайно беседовал. Соня потом напрасно у него расспрашивала, так и не добилась от мужа признания. Он нервничал, хмурился, закуривал и уходил прочь. Однако в армию Фрол всё равно ушёл честь по чести, правда, немного не доучившись на курсах. Став женой солдата, Соня, разумеется, не захотела жить и дня у свёкров (тогда уже ожидался ребёнок) и ушла к своим родителям…

Не прослужив и двух лет, военные медики признали Фрола непригодным к прохождению дальнейшей службы и его комиссовали на гражданку. Дома с маленькой дочерью на руках ждала его Соня, которая только на втором году его службы в армии, да и то по мужнину настоянию, вернулась в дом Староумовых.

Потом, будучи любопытной, Соня всё допытывалась у Фрола, чем же болен муж, если ему запретили дальше служить? Фрол что-то недовольно буркнул невразумительное и отвернулся к стенке. Её это удивило, что же он скрывал от неё? Но она больше не расспрашивала, а Иван Наумович, слышавший через стенку приставание невестки, на другой день, улучив момент, когда та будет одна, грубо предупредил:

– Что бы мне больше не лезла в его душу, неприятно Фролу…

– Но я должка знать, от чего его надо лечить?

– Он скоро сам будет доктором, вот и полечится.

– Так врач коровий же?..

– Ты хочешь знать, отчего заболел? – вдруг грозно спросил он и ответил: – Язва у него от переживаний из-за твоего каприза. Если бы не ушла тогда от нас, может, и дослужил бы…

Соню признание свёкра, конечно, ошеломило настолько, что она потеряла дар речи и боялась вообще беспокоить мужа. Но ей припомнился хитрый взгляд свёкра и по нему она могла заключить, что Иван Наумович нарочно хотел сделать её виновной в болезни Фрола и ей стало страшно здесь оставаться…

А когда муж уехал доучиваться в крайцентр на ветврача, Соня рассорилась со свекровью, которая, как она считала, нарочно искала предлог придраться к ней, посчитав, что она не полоскает мокрые пелёнки и вывешивает сушить несвежими. И снова была вынуждена уйти к своим родителям, написав в письме мужу, почему не может жить рядом с его матерью.

Фрол приехал донельзя разгневанный произволом родительницы, накричал на неё. Однако, встреченный ответной суровой отповедью матери, он даже растерялся, только слушал её и бледнел:

– Она тебе, Фролушка не нужна! Я как в воду глядела, беспутная досталась. Ещё ты в армии служил, как она тут же от нас ушла самовольно, ей тогда никто дурного слова не сказал, ушла, будто мы нелюди? Со мной разговаривать не хотела. Тогда я стерпела, не стала распаляться, на сносях была. А теперь допекла она, всё выскажу, что думаю о ней, непутёвой…

– Да это всё ерунда, матка, просто Соня вас с отцом боялась. А теперь у нас дочь…

– Так вот я скажу, чего она боялась, этакий ты дурень, Фролушка, внимаешь её красивым байкам, небось, все уши прожужжала любовью липовой…

– Но-но, матка, поосторожней, короче поясни…

– И поясню, если на то пошло, при тебе у неё я что-то живота не примечала, а как ты ушёл в солдаты, сразу пухнуть стала, точно на дрожжах… А дело-то вот какое, тут к нам летом на стрельбище солдатики из города зачастили, в гребле в землянках жили в версте от хутора. При тебе их, кажись, не было… Так туда наши девки почитай гурьбой ночами бегали: обе Половинкины, меньшая Чесановых, девки Овечкиных, и сдаётся мне, Сонька оттого и ушла от нас, чтобы с солдатиками шашни завести…

– Что ты мне раньше это не сказала? – взревел плаксиво, весь побледнев, Фрол. – Кстати, ты сама видела, что она туда шастала?

– Фролушка, так ли это важно; вечером у меня глаза не видят. И разве такое открыто делают? Но с тех пор забрюхатела быстро твоя ненаглядушка Соня! А ты пойди, да сам спроси: почему она с нами не жила? Конечно, тебе она напоёт с три короба, мастерица плести словеса. Да я и так знаю, ей своя воля была поважней доли солдатки. Дак у нас хозяйство, работать надо, а у Чесановых, ты знаешь: двор голый, почему бы ни погулять? Задницу набок и не клятый, и не мятый. Прости Господи, окаянных… Так что Фролушка тебе она не нужна, другую найдёшь, о чём я тебе говорила ещё когда, разве ты послушал мать? А Сонька была тебе не пара, давно я это баяла, зубки так скалила и скалила, мастерица и только… А ты теперя по себе ищи, справную, рослую…

Мать достигла своей цели – влила сыну порцию словесной отравы, перевернула всю душу, ввергла его в смуту, что он уже совершенно не знал, как ему поступить? Расспросить Соню или без объяснений вытолкнуть из дому, расстаться навсегда, как подсказывает мать? Однако ему не терпелось дознаться правды: как могло статься, что его жена понесла позже того, как они стали жить совместно? И при первой встрече с Соней на улице Фрол высказал жене всё, что узнал от матери, наговорив ей столько жестокого, несправедливого и обидного, уличив её в грехе, которого быть не могло, что она совершенно растерялась, из глаз брызнули слёзы.